Вся эта военная доблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мундира, и вся военная наука — все зиждется только на том, что человечество не хочет, или не умеет, или не смеет сказать «не хочу»! (А И. Куприн)
За исключением немногих честолюбцев и карьеристов, все офицеры несли службу как принудительную, неприятную, опротивевшую барщину, томясь ею и не любя ее. (А. И. Куприн)
«...Если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. (А. И. Куприн)
«Каким образом может существовать сословие, — спрашивал сам себя Ромашов, — которое в мирное время, не принося ни одной крошечки пользы, поедает чужой хлеб и чужое мясо, одевается в чужие одежды, живет в чужих домах, а в военное время идет бессмысленно убивать и калечить таких же людей, как они сами?» (А. И. Куприн)
Они плясали, но в этой пляске, как и в пении, было что-то деревянное, мертвое, от чего хотелось плакать. (А. И. Куприн)
«Остаться здесь — это значит опуститься, стать полковой дамой, ходить на ваши дикие вечера, сплетничать, интриговать и злиться по поводу разных суточных и прогонных...» (А. И. Куприн)
...Офицерам даже некогда было серьезно относиться к своим обязанностям. (А. И. Куприн)
«Сегодня напьемся пьяные, завтра в роту — раз, два, левой, правой, — вечером опять будем пить, а послезавтра опять в роту. Неужели вся жизнь в этом? Нет, вы подумайте только — вся, вся жизнь!» (А. И. Куприн)
«...Это же ведь не служба, это — изуверство какое-то!» (А. И. Куприн)
«Это мы, вроде собак, на луну воем». (А. И. Куприн)