Вся эта военная доблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мун­дира, и вся военная наука — все зиждется только на том, что человечество не хочет, или не умеет, или не смеет сказать «не хочу»! (А И. Куприн)

За исключением немногих честолюбцев и карьеристов, все офице­ры несли службу как принудительную, неприятную, опротивевшую барщину, томясь ею и не любя ее. (А. И. Куприн)

«...Если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. (А. И. Куприн)

«Каким образом может существовать сословие, — спрашивал сам себя Ромашов, — которое в мирное время, не принося ни одной кро­шечки пользы, поедает чужой хлеб и чужое мясо, одевается в чужие одежды, живет в чужих домах, а в военное время идет бессмысленно убивать и калечить таких же людей, как они сами?» (А. И. Куприн)

Они плясали, но в этой пляске, как и в пении, было что-то деревян­ное, мертвое, от чего хотелось плакать. (А. И. Куприн)

«Остаться здесь — это значит опуститься, стать полковой дамой, ходить на ваши дикие вечера, сплетничать, интриговать и злиться по поводу разных суточных и прогонных...» (А. И. Куприн)

...Офицерам даже некогда было серьезно относиться к своим обя­занностям. (А. И. Куприн)

«Сегодня напьемся пьяные, завтра в роту — раз, два, левой, пра­вой, — вечером опять будем пить, а послезавтра опять в роту. Неужели вся жизнь в этом? Нет, вы подумайте только — вся, вся жизнь!» (А. И. Куприн)

«...Это же ведь не служба, это — изуверство какое-то!» (А. И. Куприн)

 «Это мы, вроде собак, на луну воем». (А. И. Куприн)